Значительное увеличение числа женских монастырей в XIX веке нельзя объяснить одним только подъемом аскетических настроений у русских женщин; это было не только проявление религиозных исканий. Духовные искания были очень значительны, но то обстоятельство, что эти искания не вышли за рамки монастырской жизни, объясняется влиянием старчества. Определенное значение имели также чисто исторические и культурные условия развития русского общества второй половины XIX века.
“Реформы Петра Великого, проводившиеся с целью европеизировать Россию, принесли изменение в положении женщины в семье и в общественной жизни. Хотя эти изменения в разных слоях народа проявлялись медленно и по-разному, все же следствием их везде было усиление стремлений женщин к самостоятельности и к образованию. О том, что эти стремления могли заметно повлиять на общественную жизнь, свидетельствует та роль, которую сыграла русская женщина в духовной истории России уже в начале 2-й четверти XIX столетия”[1].
Стремление к образованию, так сильно охватившее во второй половине XIX века все слои русского народа, могло быть удовлетворено и в монастыре. Именно женские обители развернули в эту эпоху широкую деятельность в области народного просвещения, что до сих пор не получило достойного освещения в научной литературе. Они с успехом занимались также социально-благотворительными делами, которые всегда были близки сердцу русской женщины. “Русская крестьянская девушка в повседневном монастырском быту находила для себя такие занятия, которые были ей хорошо знакомы и в родительском доме: всякого рода домашнюю и хозяйственную работу. Можно утверждать, что поступление в монастырь давало удовлетворение ее духовным исканиям, не требуя радикальной перемены в образе жизни, при этом ее общественное положение повышалось, а вся ее жизнь обретала глубокий смысл”[2].
Русскую Церковь часто обвиняли в том, что она мало делала в сфере культуры. В ответ можно сослаться на успешную просветительскую и благотворительную деятельность женских монастырей. К сожалению все было прервано в тот момент, когда деятельность эта приобрела твердую почву под собой. После секуляризации[3] 1764, 1786 и 1788 годов к концу 80-х гг. XVIIIвека во всей России насчитывалось лишь 80 женских монастырей (75 штатных и 5 заштатных), а в 1810 г. было уже 94 женских обители, что можно принять за исходную точку для оценки стремительного роста их числа в XIX веке. Через четыре десятилетия, в 1855 г., насчитывалось уже 129 монастырей (97 штатных и 32 заштатных) с 2508 монахинями и 6606 послушницами[4].
Социально-благотворительная деятельность играла главную роль в жизни женских обителей и была гораздо обширнее, чем в мужских монастырях. Объясняется это не одним только различием между мужской и женской натурой, но и тем, что многие женские монастыри выросли именно благодаря своей социально-благотворительной миссии, стали в этом отношении примером для других обителей и обрели признание и любовь народа.
В 1887 г., например, российские монастыри содержали 93 больницы и 66 приютов для престарелых, две трети которых приходились на женские монастыри; при этом мужских монастырей было тогда 469, а женских только 202 (отчет за 1887 г.). В 80–90 гг., в эпоху Александра III (1881–1894), когда правительство поощряло учреждение церковно-приходских школ, почти во всех женских монастырях открывались такие школы, обычно для девочек, и всегда на средства самих монастырей[5].
Большинство новых женских монастырей, появившихся в XIX столетии, выросло из общин. Эти общины, за очень редким исключением, придерживались общежительного устава. Возникали они всегда по почину отдельных подвижниц. Женщины и девушки собирались вместе за каким-нибудь рукоделием, которое начиналось и заканчивалось общей молитвой; за работой грамотные читали аскетические книги: жития святых и др. В конце концов, складывалась община с совместным проживанием сестер. Они жили на выручку от продажи изделий своего изготовления. Общая молитва постепенно приводила к введению правильного монастырского богослужения, Божественную литургию совершали священники из близлежащих приходов. Наконец, сестры обращались в Синод с прошением преобразовать их общину в женский монастырь[6].
В истории духовного окормления русских женщин совершенно особое место принадлежит преподобному старцу Серафиму Саровскому. Казанская Дивеевская община, возникшая в 1780 году, на протяжении многих лет в своей внутренней религиозно-аскетической жизни самым тесным образом связана была с преподобным Серафимом. Он основал еще одну, девичью общину — Мельничную. В 1842 году они слились в Серафимо-Дивеевскую общину, которая позже, в 1861 году была преобразована в Серафимо-Дивеевский женский монастырь. Еще два женских монастыря в этой местности духовно окормлялись преподобным Серафимом: Покровский (в городе Ардатове) и Спасо-Зеленогорский. Все эти обители были широко известны строгостью соблюдения монастырского устава: совершенным общежитием, аскетическим деланием и неукоснительным исполнением богослужебного устава; особенно знаменит был Серафимо-Дивеевский монастырь[7].
Сердцу еще одного великого старца XIX века — преподобного Амвросия Оптинского — близко было попечение о духовной жизни благочестивых женщин. Он был основателем сестринской общины в Шамордине (в 15 км от Оптиной пустыни). Многие годы он духовно окормлял общину и скончался во время своего приезда в Шамордино в 1891 году.
Подобно тому как Дивеевский монастырь вверил себя духовному руководству преподобного Серафима, Шамординская сестринская община, основанная старцем Амвросием, пребывала под его окормлением.
Духовным окормлением русских женщин занимались не только упомянутые старцы. Было еще много других достопочтенных и строгих подвижников, деятельность которых оказывала большое влияние на духовную жизнь их современниц; они окормляли своих современниц либо при личном общении, либо с помощью писем. Письма лучше, чем напечатанные сочинения, отражают многообразие жизни пишущего, дают корреспонденту особенно благоприятную возможность открыть свою душу — что свойственно было русским не только в 30–40-е годы XIX века, но и в более позднее время, — а в ответе на письмо можно было проявить особую доверительность, убедительность и чуткость. Многие старцы очень часто, особенно в общении с женщинами, руководили благочестивой душой именно через письма; значит, такая религиозно-аскетическая педагогика находила отклик у адресатов, которые иначе бы не отважились раскрыть себя перед духовником.
В этой связи совершенно необходимо упомянуть имя еще одного подвижника — святителя Феофана Затворника, воздействие которого на религиозную жизнь русских людей было очень велико. В его деятельности обнаруживаются две особые черты, не характерные для вышеназванных старцев. Мы видим здесь иной тип старческого окормления. В то время как у других русских старцев главным в духовно-аскетическом руководстве было непосредственное, личное общение, епископ Феофан окормлял своих духовных чад, и особенно духовных дочерей, переписываясь с ними. С одной стороны, это вызвано было самим его подвигом затворничества, с другой стороны, Святитель по своему характеру расположен был к литературной деятельности и свои представления об основах христианской жизни пытался развернуть в целостной религиозно-аскетической системе. Кроме того он получил философское и религиозное образование в Духовной Академии (в Киеве 1837–1844 гг.) и свои научно-богословские занятия не прекращал и в затворе в Вышенской пустыни. Поэтому воздействие епископа Феофана в основном, если не исключительно, распространялось на образованных людей, на русскую интеллигенцию, в среде которой во второй половине XIX столетия наблюдались разные течения религиозной мысли, и в особенности на женщин. Можно утверждать, что сочинения Святителя очень многих женщин подвигли на поступление в монастырь и повлияли на строй жизни тех, которые остались в миру.
Среди множества его сочинений особенно знаменита и широко распространена его книга “Путь ко спасению”. Впервые она вышла в 1868 году и впоследствии выдержала много изданий. Известны также “Письма о христианской жизни” (собрание писем к княгине П. С. Лукомской), которые напечатаны были в 1860 году. Сейчас эта книга вышла в немецком переводе. Переводчик и издатель “Писем” отмечает, что епископ Феофан “хотел дать направление духовной жизни человека и пример христианского устроения души. Его письма содержат советы о христианском образе жизни <…> Эти письма обладают особым очарованием, поражают свежестью чувства, сердечным участием, простотой и кристальной ясностью мысли; они дают возможность изнутри увидеть саму суть русского благочестия”[8].
В расцвете женских монастырей главную роль сыграл личный почин подвижниц. Именно эти подвижницы — их было немало — способствовали утверждению истинно монашеского устройства жизни в тех обителях, где они жили. Некоторые из них заслуживают особого внимания.
У истоков подвижничества русских женщин, их любви к ближнему и преданности Богу мы видим образ Иулиании Оссориной (или Осоргиной; †1605). Своим личным благочестием она не особенно отличалась от других женщин, но удивительны были ее социально-благотворительные труды: она ухаживала за заразными больными, раздавала милостыню вплоть до того, что сама вынуждена была голодать; от этого образа веет духом, не характерным для нравов конца XVI века, но зато сближающим его с образами многих русских подвижниц XIX столетия[9].
Одной из таких инокинь была игумения Феофания (Готовцева; *1787–†1866). Родилась она в дворянской семье древнего рода, воспитывалась в Екатерининском институте благородных девиц в Петербурге, причем отличалась особыми успехами в изучении иностранных языков. Она вышла замуж за генерала А. С. Готовцева. Но замужество ее продолжалось только два дня: мужу было приказано отправиться на фронт (это было в 1809 году, во время русско-шведской войны), где его настигла пуля. Ее маленькая дочь умерла в четырехлетнем возрасте, и Готовцева через несколько лет после этого (в 1818 г.) поступила послушницей в Горицкий женский монастырь вместе с 12-ю своими крепостными девушками. В 1837 г. она приняла иноческий постриг и схиму. Еще послушницей Готовцева многие годы переписывалась со старцем Феофаном Соколовым из Кирилло-Новоезерского монастыря, и ее аскетические воззрения, а также ее старания о введении в монастыре общежительного устава связаны с этой перепиской, ибо старец Феофан был одним из самых ревностных приверженцев иноческого общежития. В 1845 г. монахиня Феофания (свое иноческое имя она приняла в память о старце Феофане) получила приглашение от императора Николая I представиться ему. Император попросил Феофанию основать в Петербурге женский монастырь со строгим общежительным уставом, а ее саму повелел назначить игуменией. Так в 1845 году появился Новодевичий Воскресенский монастырь, в котором игумения Феофания до самой своей кончины (1866 г.) подвизалась с неутомимой энергией и большим успехом. С самого начала Воскресенский монастырь, находясь под покровом императорской семьи (игумения пользовалась большим уважением при дворе и была восприемницей нескольких великих княжен), отличался большим размахом социально-благотворительной деятельности. Монахини и послушницы (в конце XIXв. число их превышало 300 человек) трудились в различных мастерских. Они вышивали золотом и жемчугом, изготовляли обувь и священнические облачения, стирали белье для сиротских приютов и домов престарелых. В конце XIX в. монастырь открыл школу для девочек, училище, выпускавшее народных учительниц, школу для мальчиков и прекрасную золотошвейную мастерскую[10].
В совсем другом крае России и в не столь благоприятных условиях не меньшими трудами отличалась схиигумения Феофания Сидорова. Она была родом из Вологды, из небогатой купеческой семьи. Родилась она в 1800 г., вышла замуж за состоятельного купца Сидорова, но вскоре овдовела (1827 г.). Более 20 лет она странствовала из обители в обитель, совершила паломничество и по святым местам Палестины. Все свое имущество благочестивая вдова пожертвовала на церковные и благотворительные нужды. Лишь в возрасте 60 лет она решилась, наконец, принять иноческий постриг на севере, в Холмогорском женском монастыре, впоследствии упраздненном, и через пять лет даже приняла великую схиму с именем Феофания. Год спустя ее назначили игуменией в ту пору небольшого женского монастыря в городе Шенкурске на берегу Белого моря. 14 лет управляла она монастырем; при ней в обители стали строго исполняться все правила общежительного устава. В 1880 г. мать Феофания заболела; часто и подолгу была прикована она к постели, но все равно оставалась главной духовной наставницей инокинь. Скончалась она в глубокой старости в 1888 г. Этот северный монастырь, расположенный в пустынной тундре, известен был строгостью устава и жития инокинь; в 1900 г. в нем спасалось 36 монахинь и 86 послушниц[11].
И еще одна фигура из этого же мира — игумения Филарета, урожденная Варвара Шлиппенбах, наполовину немка. Подобно Феофании Готовцевой, она вышла из дворянства; закончила Петербургский Патриотический институт благородных девиц, совсем молодой девушкой стала послушницей древнего, основанного еще в XII столетии знаменитого Свято-Духовского монастыря в Новгороде; позже она переселилась в Киев, во Флоровский монастырь и в 1848 г. приняла иноческий постриг. 8 лет занималась она педагогической деятельностью — руководила школой для девочек-сирот (из семей духовенства) при Михаило-Архангельском монастыре в Одессе. В 1858 г. Филарета Шлиппенбах была назначена игуменией Лебединского Николаевского монастыря около города Чигирина Киевской губернии. Там она организовала воскресные школы для крестьянских детей, школу для девочек и училище иконописания. В 1875 г. она скончалась в самом разгаре своей благотворительной деятельности[12].
“Записки” игумении Таисии Солоповой раскрывают перед нами внутреннюю жизнь женских монастырей второй половины XIX века. Из ее повествования видно, какое значение для правильного устроения монастырской жизни имела аскетическая традиция. “Записки” свидетельствуют о том, что в женских монастырях, как и в мужских, подвижничество черпало свои духовные силы либо в народном благочестии, либо в аскетической традиции. Все христианские подвижники, известные из истории церковной жизни России, духовно питались из этих двух источников[13].
Особый расцвет иноческого аскетизма наблюдался в Серафимо-Дивеевской обители Нижегородской епархии. Возможно это был отблеск духовного подвига преподобного Серафима Саровского, который явил собой вершину русского благочестия XIX века.
В кругу подвижниц, сложившемся под влиянием преподобного Серафима Саровского, самой характерной чертой была совершенная преданность Богу. В своем духовном окормлении преподобный Серафим особое значение придавал молитве и духовной любви к ближнему. Из истории Серафимо-Дивеевского монастыря мы видим, что Преподобный, может быть, больше, чем другие старцы, занимавшиеся духовным окормлением женщин, требовал от своих духовных дочерей аскетического делания. Не исключено, что в монастыре для этого была уже уготована почва, что там существовала аскетическая традиция, которую он продолжил, ибо крепкое основание для аскетического делания заложено было еще основательницей и предстоятельницей общины, монахиней Александрой Мельгуновой, которую Преподобный знал лично. Образы юродивой во Христе Пелагеи Серебряковой (†1884) и других насельниц обители говорят о том, что и после преставления святого аскетическая традиция не угасла, а была продолжена[14].
“Жизнеописания отечественных подвижников благочестия XVIIIи XIXвв.” знакомят нас со многими другими русскими подвижницами: игуменией Дорофеей из Знаменского монастыря под Тамбовом (том за январь); игуменией Антонией из Сретенского монастыря под Каширой Тульской епархии (там же); монахиней Дорофеей из Иоанновского монастыря в Москве (февраль); схимонахиней Авраамией из Сретенского монастыря под Каширой (февраль); схимонахиней Марфой из Арзамасского монастыря Нижегородской губернии; двумя затворницами, Марфой и Евдокией, из Харькова (март); схиигуменией Олимпиадой, настоятельницей Алексеевского монастыря в городе Арзамасе Нижегородской губернии (август); монахиней Елисаветой из Сретенского монастыря под Каширой (сентябрь); монахиней Иларией Кобелевой (*1810–†1892), которая в возрасте 13 лет поступила послушницей в Курский Троицкий женский монастырь, через 19 лет суровой подвижнической жизни приняла постриг, провела в этом монастыре 70 лет и все время беспрерывно занималась благотворительной деятельностью.
То обстоятельство, что некоторые подвижницы, как мы видим, вышли из одного и того же монастыря, свидетельствует о сохранявшейся там живой аскетической традиции[15]. И так было во многих женских обителях России в обозначенный период.
Примечания
[1] Смолич И. К. Русское монашество (988–1917). Приложение к “Истории Русской Церкви”. М., 1997. — С. 291–292.
[2] Там же. — С. 292–293. © Подготовка текста. “Альфа и Омега”, 1999
[3] Секуляризация — “обмирщение”, здесь — обращение церковной собственности в собственность светских учреждений. — Ред.
[4] Там же. — С. 293.
[5]Там же. — С. 295.
[6]О становлении женского монастыря см., например, Жизнеописание монахини Ангелины, основательницы Свято-Троицкой женской обители в Творожкове. М., 1997. — Ред.
[7] Там же. — С. 300.
[8] Там же. — С. 301.
[9] Там же. — С. 304.
[10] Там же. — С. 301–302.
[11] Там же. — С. 302–303.
[12] Там же. — С. 303.
[13] Там же.
[14] Там же. — С. 304.
[15] Там же.
Источник: «Альфа и Омега»