Часть вторая: Валаам
1808 год. Маленькая келлия в глухом лесу, до ближайшего жилья – более двух километров. В келлии только три человека: схимонах Феодор, иеросхимонах Клеопа (оба – духовные наследники великого старца Паисия) и талантливый ученик их, иеросхимонах Лев, будущий первый старец Оптинский.
11 лет прошло с того дня, когда подававший прекрасные надежды на жизненный успех молодой богатырь Лев Данилович Наголкин оставил все и ушел в монастырь. За эти годы он побыл и настоящим послушником, и замечательным настоятелем; впереди было самое тяжелое и славное: отшельничество – полное оставление мира ради спасения души – и старчество – полное отвержение себя, даже своего искреннего желания быть отшельником, ради помощи страдающим ближним.
О времени, проведенном отшельниками в уединении, известно лишь им самим и единому Богу. Молитвы, пост, непрестанная борьба со страстями и искушениями, благодать Божия, поддерживающая верных Своих – мы можем только немного представить эту, совсем иную жизнь.
Но недолго прожили подвижники в тишине и безмолвии, слух о них быстро разнесся по окрестностям, и народ стал приходить к старцам (особенно к старшему из них, о. Феодору) со всеми своими скорбями, прося совета и молитв. Отшельники, конечно, не отказывали приходящим, но внутренне тяготились этим новым обстоятельством, видимо, чувствуя, что не пришло еще их время, а кроме того, видя, что нового настоятеля ближней Белобережской пустыни, к которой они относились, смущает эта «молва народная», что он видит в ней нарушение мира всей обители[1], решились переменить место жительства. Не сразу, впрочем, им это удалось; но вскоре обстоятельства сложились, хотя и очень непростым образом. Примерно через год после прихода о. Льва к своим старцам пустынная келлия их, по случайному недосмотру, сгорела, так что сами отшельники едва спаслись. Отец Феодор после этого решился уйти в северные губернии и поселился вначале в Новоезерском монастыре (в Новгородской губернии, ближе к Вологде), но почти сразу распоряжением митрополита Санкт-Петербургского Амвросия переведен был в Палеостровскую пустынь, что в Карелии, на острове Палей в Онежском озере.
Отец Клеопа же с преподобным Львом отстроили заново свою лесную келлию, но прожили в ней только года два; видимо, поток богомольцев с уходом о. Феодора не прекратился, и Белобережский настоятель пожаловался на пустынников правящему архиерею. Тот, очевидно, неплохо знал преподобного Льва (поскольку сам, удовлетворяя просьбу святого уволить его от настоятельства, сформулировал так: «иеромонаху Леониду объявить Его преосвященства благоволение за его труды по устроении обители и упокоить его келлиею и содержанием»[2]), но, желая успокоить нового настоятеля, приказал преподобному оставить Белые берега, объяснив это ему образно: «Два волка в одной берлоге не живут»[3]. Преподобный Лев, вместе со старцем Клеопой и еще одним монахом, учеником преподобного Льва Амфилохием, покинули те места и отправились на Валаам, где уже жил к тому времени друг их, подвижник иеромонах Гавриил, земляк о. Льва и тоже прежний белобережский житель. Они хотели, между прочим, быть и поближе к о. Феодору, но Господь и вовсе утешил Своих чад: вскоре по приезде их на новое место о. Феодор, много потерпевший скорбей в Палеостровской пустыни, также перешел на Валаам; об этом радостном для духовных друзей событии сам о. Феодор писал:
«Слава милосердому нашему Богу, что сподобил и меня, недостойного и скверного, сожительствовати со отцы моими в скиту Валаамском. Уже теперь перед милосердым нашим Создателем и Искупителем не можем никакого извинения или оправдания принести. Он исполнил все наше желание…»[4].
Подвижники поселились в Валаамском скиту; там предстояло им пробыть около 6 лет, и все время это они, по выражению юродивого Антона Ивановича, жившего тогда в тех местах, «торговали здесь хорошо», намекая, что прежние купцы мирских вещей теперь истово приобретали души братии монастырской для Бога. Действительно, насельники Валаамского монастыря на тот момент не имели хорошего духовного руководителя: после удаления из обители ее восстановителя, преподобного Назария, при новом игумене монашеская жизнь несколько расстроилась. Теперь же, увидев в новых насельниках из Белобережской пустыни истинных подвижников, знающих духовную жизнь, очень многие стали приходить к ним; но теперь уже старцы этим не тяготились, видя здесь волю Божию. Впрочем, такое постоянное общение с приходящими, тем более в скиту, не могло не удивлять многих, и даже людей высокой жизни, настолько непохоже это было на положенный монашествующим путь.
В то время жил на Валааме, также в скиту, подвижник о. Варлаам (Давыдов), постриженник и ученик преподобного Назария. Он, видя и святость жизни старцев, и их постоянное пребывание в неполезной для души монаха молве, смущался этим и решился однажды спросить о. Феодора об этом. «Экой ты, братец, чудак! – ответил старец. – Да я из любви к ближнему два дня пробеседую с ним на пользу душевную – и пребуду несмущенным»[5]. Отец Варлаам понял из этого, что старцы, по особенному произволению Божию, идут этим необычным путем, который полезен очень немногим смиренным избранникам Божиим. К слову сказать, сам о. Варлаам был впоследствии Валаамским игуменом, а дни свои окончил в Оптиной пустыни, где его очень почитали и любили; при внешней суровости он был «прост и добр как дитя»[6], отличался смирением, любовью к уединению и молитве, но всегда спешил на помощь, если кто-то в ней нуждался; был нестяжателем и ничего не имел в келлии, кроме щепок и дощечек для рукоделия и растопки; именно о нем схиархимандрит Агапит передает рассказ:
«Раз в корпус, где была его келлия, во время утрени забрались воры и кое-что унесли у его соседей. ‟А вас, батюшка, – спросил брат сосед, – воры обокрали?” – ‟Чего же красть-то? Щепки, что ли? – отвечал старец, улыбаясь. – Так я еще натаскаю”»[7].
Скончался о. Варлаам в конце 1848 года; преподобный старец Макарий Оптинский писал по поводу его кончины:
«Жаль старичков, особенно отца Варлаама. Без них как будто пусто. Молодые хороши при старичках»[8]…
Но вернемся в 1810-е, в Валаамский скит во имя Всех святых, где день ото дня умножались приходящие к отцу Феодору и его сподвижникам. В числе приходивших к старцам был даже и духовник монастыря, о. Евдоким.
История о. Евдокима очень примечательна. Он был человеком искренним и всей душой желал служить Богу; поступив в монастырь, он неустанно трудился, смирял плоть свою, во всем беспрекословно повиновался игумену. Так проходили годы. Отец Евдоким не оставлял ничего из подъятого им, исполнял все, что мог узнать из книг и что подсказывал опыт, даже готов был бы и умереть, исполняя заповедь настоятеля, но все более и более ощущал, что ничего не меняется. Внешне, конечно, он старался выглядеть как должно, но внутри его мучили все те же страсти; та же сухость, зазрение других, жесткость, от которых ничто не помогало избавиться. Отец Евдоким не находил себе покоя и был близок к отчаянию: ведь он всю жизнь, без остатка трудился, и не над чем-то, а самому Христу, и ничего не мог сделать… Лукавый дух даже стал уже подбрасывать ему мысль покончить с собой, броситься с высокого берега в залив.
Но тут как раз появились на Валааме Белобережские подвижники. Не надеясь уже нисколько на свои силы и знания, о. Евдоким пришел к ним однажды и рассказал о своей беде. Отец Феодор и отец Лев с радостью приняли его и выслушали. Потом объяснили на основании святых отцов, что внешние подвиги и даже послушание сами по себе не помогают, тем более если видны окружающим и оттого влекут человека к тщеславию и гордости, от которых совершенно естественно проистекают уже и ожесточение, и осуждение других, и, наконец, отчаяние. Помочь тут могут только внутренняя, незаметная молитва и смирение, при котором человек, что бы доброе ни творил, искренне считает себя недостойным, все хорошее приписывая милости Божией и только на Него, а не на свои силы, уповая. Это трудно понять и принять – как же, ведь добро действительно сделано, и вроде бы мною, – но это правда, просто ум наш замутнен и видит везде себя, а Бога не замечает. Но Господь открыл нам истину, и нужно в нее поверить.
И отец Евдоким поверил. Он шел не по тому пути, и шел долго, но ему не жаль было ничего, лишь бы быть с Богом. Старцы помогли ему, наставили, как и что делать, как поступать в различных случаях. Отец Евдоким последовал их словам, стал смиряться, когда только возможно, приходил еще к скитским подвижникам, советовался; и мало-помалу душа его прояснела, он успокоился. Спустя годы его знали все на Валааме как очень хорошего иеромонаха; его советами пользовался и известный валаамский настоятель, игумен Дамаскин, говоривший, что
«имена отца Феодора и отца Леонида постоянно были на устах отца Евдокима и что он всегда вспоминал о них с благодарностью и глубоким уважением»[9].
Не только монашествующие приходили к старцам. Однажды приехал в обитель тогдашний обер-прокурор Святейшего Синода, князь Александр Николаевич Голицын, друг Императора (Государя Александра I Павловича), и все время, проведенное на Валааме, пробыл у старцев, даже и настоятеля, о. Иннокентия (Моруева), пригласил на чай к ним в келлию. Князь Голицын был человек неоднозначный, о нем говорили как о стороннике сектантского мистицизма и вольнодумце, что отчасти соответствовало истине. Но, видимо, душа его искала правды, а не просто следовала за модой, потому что визит к старцам оставил у него глубокое и очень доброе впечатление.
Но только вот позвать настоятеля к старцам было большой ошибкой, тем более для профессионального дипломата. Настоятель, и без того недовольный тем, что старцы привлекают к себе много народа и через это как бы посягают на его права, не выдержал этого нового искушения и пожаловался на них митрополиту Петербургскому Амвросию (Подобедову). Владыка Амвросий, архиерей еще екатерининской эпохи, большой поборник духовного образования (в бытность свою на разных кафедрах им была преобразована Крутицкая духовная семинария, Казанская духовная семинария стала академией, было открыто большое число новых семинарий и духовных училищ), с недоверием отнесся к старцам, чей образ жизни казался многим тогда странным нововведением; тем более что валаамского настоятеля он знал как человека честного и трудолюбивого. И игумен Иннокентий действительно был таким, только не сумел понять суть служения старцев; в самом деле, искусительно, если во вверенной ему обители сильную духовную власть принимает кто-то иной, а ответственность перед Самим Богом за монастырь и насельников никак не отменяется. Конечно, на деле тут никакого противоречия нет (что вполне удостоверит впоследствии пример Оптиной), но человек слаб, а враг хитер.
Пошли слухи, что грядет гроза на старцев; их теперь оставалось двое – о. Клеопа, болевший уже на момент переезда на Валаам, 19 мая 1816 года отошел ко Господу. И если о. Льва могли ждать большие неприятности, то о. Феодора, постриженного не в России, и вовсе могли выслать из обители и вернуть в мирское состояние. Но Господь не попустил такой скорби; владыка Амвросий, прежде чем принимать какое-либо окончательное решение, в начале 1817 года послал на Валаам Коневского настоятеля, благочинного монастырей, игумена Илариона (Кириллова), человека начитанного в святоотеческих трудах, очень умного и честного. Приехав на Валаам, о. Иларион предложил старцам 30 письменных вопросов относительно их веры, желая узнать, нет ли в их мировоззрении какой-то ереси. Ответы старцев поразили благочинного: он говорил впоследствии, «что ему нигде не приходилось вычитать то, что высказали ему в своих ответах простые старцы»[10]; придя «к убеждению в глубине веры подвижников и их непричастности к каким-либо ересям»[11], он не замедлил донести об этом владыке Амвросию и на месте попытался примирить настоятеля со старцами. К слову, можно добавить, что одновременно с благочинным приезжал на Валаам некто Никольский (по поручению князя Голицына, узнавшего о том, что старцы в беде), и, возможно, также постарался повлиять на ситуацию.
В Петербурге к тому времени и еще нашлись заступники за о. Феодора и о. Льва, притом весьма серьезные: архимандриты Филарет (Дроздов) и Иннокентий (Смирнов), будущие великие святители. Им удалось переубедить владыку Амвросия; когда же пришло и донесение о. Илариона, митрополит окончательно уверился в невиновности старцев и очень расстроился, что едва не совершил огромную несправедливость. Вызвав игумена Иннокентия с Валаама в Петербург, владыка грозно выговорил ему: «По твоей милости я чуть было не осудил людей, лучших нас с тобой»[12] – и приказал впредь всячески покоить старцев, пригрозив даже, что в случае их жалобы о. Иннокентий будет смещен.
Словом, все устроилось хорошо… Вот только о. Феодор и преподобный Лев, как истинные монахи, давшие обет послушания настоятелю, совершенно не хотели такого исхода; не было в том никакой правды для них, да и о. Иннокентия искушать так горько не хотели, прекрасно зная, что он человек хороший, к тому же уже глубокий старец (ему было далеко за семьдесят), очень много сил вложивший в родную для него Валаамскую обитель.
И они приняли решение уйти с Валаама; путь их, с благословения митрополита Амвросия, лежал в Александро-Свирский монастырь.
Елена Бутарова
[1] Схиархим. Агапит (Беловидов). Житие оптинского старца Льва. – Козельск, 2017. С.28.
[2] ГАБО. Ф. 7. К. 1. Ед. хр. 31. Л. 9.
[3] Схиархим. Агапит (Беловидов). Цит. изд. С. 28.
[4] Там же. С. 31.
[5] Там же. С. 34–35.
[6] Мон. Екатерина (Филиппова), иеродиак. Онуфрий (Маханов). Варлаам (Давыдов Василий), игум. // Православная энциклопедия [Электронный ресурс]. URL: https://www.pravenc.ru/text/154183.html (дата обращения: 24.10.2025).
[7] Схиархим. Агапит (Беловидов). Цит. изд. С. 35.
[8] Мон. Екатерина (Филиппова), иеродиак. Онуфрий (Маханов). Варлаам (Давыдов Василий), игум. // Православная энциклопедия [Электронный ресурс]. URL: https://www.pravenc.ru/text/154183.html (дата обращения: 24.10.2025).
[9] Схиархим. Агапит (Беловидов). Цит. изд. С. 34.
[10] Там же. С. 37.
[11] Свящ. Александр Берташ. Иларион (Кириллов Иван Андреевич), архим. // Православная энциклопедия [Электронный ресурс]. URL: https://www.pravenc.ru/text/389185.html (дата обращения: 24.10.2025).
[12] Схиархим. Агапит (Беловидов). Цит. изд. С. 38.