Статья кандидата богословия, доцента протоиерея Андрея Мельничука дает комплексное описание церковно-общественных дискуссий в отношении возможности реформирования православного богослужения на основании документальных свидетельств «Отзывов епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе». В статье рассматриваются предложения преосвященных относительно реформирования церковного богослужения в начале XX столетия. «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе» были опубликованы Св. Синодом в 1906 г. в четырех томах, но и более чем через столетие они имеют серьезное церковно-историческое и богословское значение. Многие аргументы из «Отзывов…» не устаревают и для сегодняшней дискуссии в отношении возможности и процедур реформирования церковного богослужения.
Значение богослужения в Православной Церкви невозможно переоценить. В любой полемике православные богословы находят поддержку не только в Священном Писании и Предании и практически всегда указывают на превосходство нашего богослужения — не только с внешней, эстетической стороны, но и по внутренне-духовному содержанию. И действительно, православное богослужение представляет собой гармонию, в которой сочетаются внешнее благолепие и глубокий внутренний смысл. Католичество и протестантизм, отколовшись от благодатного источника, попытались воздействовать на внешнее, эстетическое чувство человека, но ожидаемого результата это, конечно, не принесло и не может принести. Внешнее удовлетворение лишь заглушает на некоторое время внутренний духовный голод человеческой души. Поэтому богослужение Православной Церкви находится на несравненной высоте по отношению к другим конфессиям. Но здесь уже возникает другая опасность, которая заключается в отношении самих православных к богослужению. Для каждого христианина смысл и значение богослужения должны заключатся в том, чтобы оно было проводником благодати Божией. По мнению одного из епископов, которое было прислано в Синод в начале XX века, «храм для православного человека должен быть школой, а богослужение, совершаемое в нем, — отдельными уроками христианской жизни, здесь он узнает не только что он должен делать, но и что думать, что чувствовать»[1]. То есть можно сказать, что главный смысл богослужения заключается в его содержании, которое сформировалось и сохраняется Церковью с первых веков существования христианства. Но когда по тем или иным исторически сложившимся обстоятельствам смысл богослужения становился непонятным для большинства верующих, то все внимание переключалось на обрядовую часть, которая принимала в сознании верующих догматически неизменяемую форму, что приводило к чисто механическому совершению богослужения и восприятию его многими верующими. Протопресвитер Александр Шмеман, профессор литургического богословия, утверждает, что «любую абсолютизацию преходящих ценностей, средств и служебных функций можно назвать язычеством. Даже литургия может быть превращена в идолопоклонство, если придавать абсолютное значение ее обрядам — ритуалу»[2].
Конечно, это не могло не повлиять на охлаждение религиозного чувства русского народа, даже вызвать отпадение многих от Церкви. И поэтому понятно то, что простой русский народ, который на протяжении всей истории Русской Церкви составлял основную массу верующих, в трудную минуту для Церкви не поддержал ее, а пошел против нее с невиданной ненавистью.
Многие архиереи, объезжая свои епархии, видели то, можно сказать, плачевное состояние, в котором находилась внутрицерковная жизнь. И поэтому осознавали необходимость в проведении реформ различных сторон церковной жизни, в том числе и богослужения.
На протяжении всей истории Русской Церкви предпринимались попытки реформирования богослужения, но в связи с тем, что в довольно продолжительный период времени должного внимания этому вопросу не уделялось, в начале XX века вопрос этот встал настолько остро, что необходимость его рассмотрения осознавало подавляющее большинство архиереев Русской Церкви. Мнения всех архиереев о церковной реформе были присланы в Святейший Синод в 1905 г. Они должны были послужить основным материалом для проведения церковной реформы Поместным Собором. Но, как известно, Поместный Собор 1917–1918 гг., действовавший в условиях политической катастрофы, не смог реализовать всех возлагавшихся на него ожиданий. Намеченная программа была рассмотрена лишь частично. Лавина гонений, обрушившаяся на Церковь, временно оттеснила на задний план работу по упорядочению и творческому развитию литургической жизни. Но актуальность этой проблемы прошла сквозь годы антирелигиозного террора и сейчас с неменьшей силой тревожит сердца верующих.
Сущность проблемы заключается в том, что после многолетней насильственной изоляции Церкви от общества в целом «большинство наших соотечественников утратило чувство преемства и развития православной культуры. В итоге употребляемые в Церкви культурные средства, относящиеся к прошлым векам, воспринимаются новообращенными как этнографические реликвии или, наоборот, как нечто имеющее ценность, сопоставимую с ценностью неизменных вероучительных истин. Глубокий духовный смысл богослужения подчас не постигается этими людьми. А ведь наши литургические тексты могут быть величайшим средством учительного, просветительного, миссионерского служения Церкви… Вот почему мы призваны подумать о том, как сделать богослужение более доступным людям»[3].
К сожалению, многие исследователи этого вопроса до последнего времени практически не касались в своих трудах того огромного багажа мнений всех архиереев Русской Православной Церкви, вышедшего в 1906 г. четырехтомным изданием под названием «Отзывы епархиальных архиереев о церковной реформе». Ведь многие вопросы, которые поднимали архиереи столетие назад, будоражат и сегодня православный мир с неменьшей силой.
Как нам представляется, актуальность данной работы обусловлена исследованием того фундаментального труда, который был проведен в начале XX века и в котором со всех сторон рассматривается данная проблема, т. к. из современных исследований, которые рассматривали бы «Отзывы», в частности, появились работы лишь буквально в последние годы.
Начало подготовки Поместного Собора Православной Российской Церкви связано с Указом императора Николая II от 12 декабря 1904 г. о предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка. В феврале-марте 1905 г. Комитет министров во главе с С. Ю. Витте рассматривал общие вопросы веротерпимости и вопрос об отпавших от православной веры. К этой работе был привлечен митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский), составивший особую записку «Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас Православной Церкви». Вскоре вопрос о церковных преобразованиях был перенесен в Святейший Синод, где получил абсолютную поддержку синодальных членов. Однако синодальная инициатива не получила одобрения государственной власти. В конце марта 1905 г. император наложил на синодальный доклад резолюцию, в которой признал «неблаговременным» созыв Собора.
К. П. Победоносцев, инициировавший царскую резолюцию на докладе Синода, предпринял еще одну попытку спасти существующую систему от намечаемых преобразований. Для этого по его представлению Святейший Синод разослал епархиальным архиереям указ, в котором предлагалось высказаться по заранее намеченному кругу вопросов, касающихся церковной реформы. Так появились «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе», поступившие в Синод к исходу 1905 г. и опубликованные в 1906 г. в четырех томах. Сначала были изданы три тома; затем вышел дополнительный том.
В целом замысел Победоносцева, уволенного с должности после манифеста 17 октября, не удался; подавляющее большинство епископов решительно подтвердили необходимость реформ и внесли самые разнообразные конкретные предложения по их осуществлению[4]. Из 79 отзывов, присланных в Синод, 59 поднимали вопрос о богослужении и рассматривали его не только поверхностно, но и конкретно указывали на недостатки — во-первых, в богослужебном уставе, во-вторых, в богослужебном языке, в-третьих, затрагивали Божественную Литургию и касались исполнения некоторых служб по Требнику. Многие преосвященные высказывались достаточно интересно и содержательно, обосновывая свои мнения на Священном Писании, святоотеческих творениях и личном опыте. Из присланных ответов видно, какое важное значение уделяют владыки данному вопросу. Это говорит о том, что богослужение к началу XX века остро нуждалось в реформировании. И практически все архиереи, касавшиеся этого вопроса, не просто указывали на недостатки, но и предлагали свои пути решения возникших проблем. Многие епископы были в курсе внутрицерковной полемики по этому вопросу, всецело ею интересовались и, возможно, сами в ней участвовали.
Богослужебный устав
Начать детальное рассмотрение состояния богослужения в «Отзывах» лучше будет именно с вопроса об упорядочении богослужебного устава, потому что большинство преосвященных, затрагивавших вопрос о богослужении, находили множество проблем именно в исполнении богослужения в точности по уставу, который существует в Церкви. Посещая приходы своей епархии и рассматривая жалобы со стороны мирян, многие архиереи столкнулись с этим вопросом непосредственно.
Некоторые — даже светские — верующие люди, воспользовавшись, разразившейся полемикой вокруг церковной реформы, также пытались выразить свои мнения, в том числе в печати. Самыми ревностными обличителями нарушений устава оказались два врача — Василий Николаев и Сергей Апраксин. Первый из них, отставной военный доктор, живо описывает свои переживания от «изуродованного богослужения»[5]. Второму же удается выразить свое мнение в небольшой книге под названием «Голос светского человека о Православном Богослужении и истовости его отправления», где он пишет: «Решил излить скорбь и обратить внимание на это ненормальное явление, на это зло в современной церковной жизни, сильно волнующее истинных чад ее, соблазняющее многих на хулу по адресу Церкви и доводящее некоторых до полного отпадения от нее. Зло это есть крайне небрежное отношение пастырей и служителей Церкви к богослужению»[6]. Далее он с глубоким уважением к авторитету Типикона довольно подробно указывает на некоторые несоответствия древнего устава к современному времени и также предлагает свои пути выхода из положения, которые совпадают с большинством мнений преосвященных в «Отзывах». То есть: в монастырях оставить по желанию старый устав; на приходах же составить новый устав, подходящий к современному строю жизни; то, что не пропущено, должно исполняться «истово»[7]. Упустить из вида мнения этих двух человек по данной теме я не мог, так как они, по мнению прот. Н. Балашова, являются «своего рода памятниками, по которым ученые-литургисты смогут судить о реальном состоянии богослужения в России в начале XX века»[8].
Среди преосвященных, приславших в Синод свои «Отзывы», двадцать четыре архиерея указывали на необходимость изменений в практическом использовании Типикона. Все архиереи при описании возникших проблем в епархиях указывали на абсолютный произвол в сокращении и весьма соблазнительное, литургически-безграмотное совершение богослужения. Порой это не всегда даже зависело от священнослужителей, так как за порядком службы следили нанимаемые регенты, которые управляли хором и по своему желанию вставляли или исключали из богослужения даже самые важные части, не придавая им никакого значения. Вот как об этом пишет епископ Волынский Антоний (Храповицкий): «Как изменить теперешний неразумный порядок вещей, когда не от священника и даже не от псаломщика, а от наемного разночинца светского звания, совершенно невежественного и часто безобразного, зависит состав каждого праздничного богослужения, и с коего почти ничего не остается, а все пропускается в пользу двух-трех отвратительных концертов, не положенных по уставу»[9]. Но это возлагает на такого священника еще большую вину, потому что говорит либо о безграмотности такого священника в данном вопросе, либо, что еще хуже, о его безразличии. Но все же. В большинстве случаев беспорядка в совершении богослужения вина прямо ложится на священно- и церковнослужителей. О том, что богослужение нигде, кроме нескольких монастырей в огромной России, не совершается по уставу, писали почти все владыки. «В настоящее время устав существует почти номинально, нигде не выполняясь в своей полноте и точности»[10], — пишет епископ Иркутский Тихон (Троицкий). И дополняет его епископ Минский Михаил (Темнорусов): «Все погрешают против устава, и это так часто, повсеместно и почти всеми совершается, что этот грех приобрел право гражданства, считается делом обычным, иного порядка как будто и не может быть»[11].
И, конечно же, при таком беспорядке в совершении богослужения не может быть и речи о единообразии в Церкви, к которому также призывали епископы[12], так как совершение богослужения в одной церкви по одному сокращенному уставу, а во второй — по-другому приводило верующих в недоумение и даже являлось препятствием к общению между приходами[13].
Но, конечно, указывая на такое исполнения устава, за исключением крайних случаев, преосвященные жестоко не осуждали священнослужителей, так как понимали, что «священники вынуждены произвольно сокращать продолжительные богослужебные чины, составленные в условиях монастырской, а не приходской жизни»[14]. И поэтому «мысль христианина, сверяющего современную христианскую жизнь с древними канонами и не находящего соответствия между ними, смущается и идет или к совершенному отрицанию предания церковного, или к уклонению в раскол, или в полный индифферентизм». Поэтому все архиереи видели острую необходимость в пересмотре богослужебного устава, который бы являлся наиболее целесообразным в условиях современной жизни. Очень интересна по этому вопросу точка зрения епископа Астраханского Георгия (Орлова): «Устав не изменялся с 1682 года, за этот срок он успел приобрести характер вечного, догматически неизменного — вследствие этого устав перестает быть регулятором церковной жизни. Церковная практика развивается помимо устава. Устав мало-помалу становится историческим памятником, а богослужебная практика, теряя под собой почву, постепенно вступает на шаткий и опасный путь произвола — но произвола в церковной жизни быть не должно. Все в жизни Церкви, и особенно богослужение, должно совершаться по известному порядку, авторизованному высшей властью Церкви. Сделав устав соответственно к современным условиям жизни, устав опять станет жизненным руководителем церковной жизни. И требования церковного начальства следовать уставу будут не пустым звуком, а совершенно жизненными и удобоносительными. Реформа устава находится в полном согласии с предыдущей деятельностью Церкви в этом направлении»[15]. Епископ Иоанникий (Казанский), как будто продолжая мысль, дает небольшое историческое обоснование вопроса об изменении устава: «Древняя Церковь не смотрела на богослужение как на что-то неподвижное, догматически неизменное. Церковь в лучшие времена своей жизни пользовалась широким правом изменять богослужение. Наш церковный устав особенно нуждается в изменении, как приспособленный для монахов, но не как для мирян»[16].
Подобные замечания высказывали также епископ Самарский Константин (Булычев)[17], архиепископ Агафангел (Преображенский) Рижский[18], епископ Петр (Другов) Смоленский, архиепископ Арсений (Брянцев) Харьковский и епископ Стефан (Архангельский) Могилевский, Кишиневские епархиальные миссионеры и Пермская епархиальная комиссия[19]. Очень полным, касающимся практически всех сторон богослужебного устава, является заключение комиссии, учрежденной архиепископом Варшавским Иеронимом (Экземплярским). Также об этом говорили епископы Пермский Никанор (Надеждин), Холмский Евлогий (Георгиевский) и Костромской Тихон (Василевский)[20].
Практически все епископы, приславшие свои ответы, не просто описывали существовавшие проблемы, но и предлагали пути решения этих проблем. Преосвященные по вопросу об упорядочении богослужебного устава пришли к единому выводу: все епископы решили, что Русской Православной Церкви нужна серьезная реформа относительно устава. «Однако значение богослужебного чинопоследования в русском религиозном сознании было очень велико, а потому при исправлении и сокращении следовало поступать очень осторожно»[21]. Выход же, как видели сами владыки, заключался в создании нового приходского устава «путем возможного сокращения нынешнего устава, хотя и с сохранением существующего его вида»[22]: то есть при монастырях, по желанию, оставлять устав прежний, а в приходских храмах служить так, чтобы сокращенное читалось по новому уставу, но «истово и чинно».
Еще один аспект несоответствия богослужения в реальной жизни и уставных норм вызвал особенно дружную критику со стороны архиереев, духовенства и мирян. Это расхождение существующих богослужебных текстов с изменившимся временем совершения богослужений. Очень красноречиво и с обилием примеров рассматривает этот вопрос архиепископ Ярославский Иаков (Пятницкий): «Необходимы известные границы, переступать которые считалось бы непозволительным. В самом деле, можно ли при каких угодно обстоятельствах примириться с совершением Литургии Преждеосвященных Даров в шесть или семь часов утра при пении: “Да исправится молитва моя…” и проч. Нечто подобное представляют из себя наши всенощные, на которых еще при последних, а иногда даже и не последних лучах заходящего солнца, чтец уже при чтении шестопсалмия возглашает: “Аз уснух и спах, востах… Боже, Боже мой, к Тебе утреннюю… поминах Тя на постели моей, на утренних поучахся в Тя…” и др. Потом священник возглашает: “Слава Тебе, показавшему нам свет…”, и наконец диакон приглашает: “Исполним утреннюю молитву нашу…”»[23]. Этим вопросом занималась также Варшавская епархиальная комиссия, которая предлагала свое решение: «В связи с большой сложностью и продолжительностью совершения Всенощного бдения, если его совершать истово, лучше было бы разделить это богослужение на две части — вечерню и утреню и совершать их в положенное для них время, как это делается в Восточных Церквах. Оставив в совершении Всенощного бдения, принадлежностью только немногих великих праздников, и тогда совершать его поздно, так чтобы утренние моления попадали уже на утреннее время»[24].
Особое решение этой проблемы нашел архиепископ Иаков, который предлагал вместо всенощного бдения совершать великую вечерню и малое повечерие, в которое можно было бы включить и полиелей, и праздничный канон. Резкого нарушения церковного устава при этом не произойдет, служба же составится подобная нынешней всенощной, только без утренних молитвословий[25]. Также для высвобождения времени, которое можно было бы заполнить изменяемым богослужебным материалом, чаще всего предлагали сократить повторяемые ектеньи[26].
Данные предложения, присланные в «Отзывах», оказали значительное влияние на работу Синодальной комиссии по этому вопросу под председательством архиепископа Сергия (Страгородского), а позже и на работу VI и VII отделов Предсоборного присутствия.
Божественная Литургия
Этому центральному по своему значению христианскому богослужению выделялось особое место в конкретных предложениях, направленных на усиление духовного воздействия церковной службы. Хотя, конечно же, существенных изменений, касающихся основной формы Литургии, никто не предлагал, так как для всех это был многовековой авторитет, созданный святыми Православной Церкви. Однако невозможно отрицать то, что в связи с каким-либо суеверием, либо с возникновением литургически неграмотной традиции, либо для более полного восприятия народом этой величайшей Тайны Православной Церкви, возникла необходимость в пересмотре и данного богослужения. И необходимость эту осознавало как священноначалие, так и духовенство и миряне.
Среди архиереев, приславших свои ответы, интересно мнение епископа Смоленского Петра (Другова), который возмущался в своем отзыве «псевдолибералами», желавшими сокращения в составе Литургии: «Таких реформаторов и св. Златоуст не удовлетворяет, и в его литургии предполагается сокращения»[27]. Но, скорее всего, критика владыки Петра относится к современным ему крайним реформаторам, а не к предложениям преосвященных, потому что предложения последних не предполагали серьезных богословских изменений, а больше затрагивали обрядовую часть. Так, одним из пожеланий было читать Евангелие лицом к народу, как это принято в Греческой Церкви[28]. Такое же предложение содержалось в отзыве комиссии Олонецкой епархии[29]. Что можно возразить против этого желания, которое носит чисто практический характер?
Довольно интересным и небезосновательным является мнение о слишком кратком евангельском чтении за Литургией. Епископ Назарий (Кириллов) в своем отзыве выражал пожелание, «чтобы евангельские чтения были не столь кратки и отрывочны, как они положены по уставу»[30]. Более подробно та же мысль была развита в предложениях Варшавской консистории, в которых говорится о важности чтения Слова Божия в Древней Церкви, а в настоящее время «чтение Евангелия, и вообще Нового Завета, не составляет центрального момента в церковном богослужении». Далее приводится точный подсчет годичных чтений и количество стихов в этих чтениях. В своем выводе Варшавская консистория выражает желание удлинить евангельские чтения и замечает, что «это удлинение могло бы быть уравновешено некоторыми сокращениями в богослужении»[31].
Далее, довольно часто поднимался вопрос о поминании на сугубой и особенно на заупокойной ектеньях; и вообще о ектеньях после Евангелия и до Херувимской песни. Свое мнение относительно поминовения на этих ектеньях выразил епископ Самарский Константин, который напоминал, что чтения диптихов в Древней Церкви не было, и поминать только стоит «имена государей, архипастырей местной Церкви и тех, о которых Церковью заповедано моление по всем храмам Церкви Русской, вообще — имена тех, о которых сознательно может молиться вся приходская церковь. Поименное же поминовение родственников и знакомых должно быть представлено самими верующими, которые могут знать, кто вспоминается под тем или другим; для этого верующим должен быть предоставлен доступ в предложение, то есть к жертвеннику»[32].
И здесь, я думаю, будет уместно привести мнение мирянина, непосредственно в богослужении не участвующего, но молящегося в храме, которое более полно поможет рассмотреть этот вопрос. Известный религиозный публицист того времени Е. Поселянин пишет о чрезмерном поминовении: «Такое поминовение чрезвычайно затягивает службу. Невольно рассеивается молитвенное настроение, когда диссонансом в стройный чин толково совершаемой литургии вставляется это кажущееся бесконечным перечисление имен… В больших приходах <…> такое чтение продолжается 10, 15, 20 минут. Нужно признаться, что эти длинные минуты продолжаются тяжким испытанием для человека, пришедшего в церковь праздновать праздник. Все прислушиваешься, ловишь вожделенные слова «и всех православных христиан», и куда за время этого томительного ожидания делось все твое до того горячее, хорошее настроение, какой-то подъем духа?»[33]. На мой взгляд, этот вопрос сейчас не менее актуален и звучит так же громко, как звучал целое столетие назад.
Многие архиереи ввиду нецелесообразности к современному времени предлагали, по примеру Греческой Церкви, исключить ектенью об оглашенных, а на Литургии Преждеосвященных Даров — «И о иже ко просвещению» вместе с соответствующими возглашениями этих категорий молящихся из храма, которые никем и нигде не исполняются на деле. Необходимость в таком сокращении находил еп. Костромской Тихон (Василевский): «В чине св. Иоанна Златоуста и Василия великого можно было оставлять, по примеру греческой Церкви, ектенью “оглашенных”, а на великопостной Литургии Преждеосвященных Даров — ектенью о готовящихся к просвещению, а произносить их тогда, когда имеются таковые лица, и это было бы гораздо внушительнее и чувствительнее для предстоящих в храме»[34]. «Через это, — пишет епископ Константин (Булычев), — молитва об оглашенных опять получила бы настоящее свое значение, теперь совершенно его утратившее»[35]. Такое же мнение выражали Варшавская епархиальная комиссия[36] и епископ Нижегородский Назарий (Кириллов)[37].
Довольно интересное предложение в изменении Божественной Литургии по примеру «Сионской Церкви» вносил епископ Полтавский Иоанн: «Наименьше может подлежать сокращениям божественная литургия, но в ней нынешняя практика Сионской Церкви допускает такое сокращение, по которому после сугубой ектеньи непосредственно поется херувимская песнь», то есть владыка предлагает удалить не только ектенью об оглашенных, но и две последующие ектеньи верных перед великим входом. «Но это упрощение должно идти везде единообразно и основательно, его должна прямо и точно определить высшая церковная власть»[38].
Вопрос о чтении вслух евхаристических молитв многократно обсуждался разными авторами в течение предсоборного периода, в том числе и в «Отзывах епархиальных архиереев». Вопрос этот стоял как среди духовенства, так и среди мирян. Первые видели великий смысл и глубину содержания этих молитв, а другие осознавали, что имеют неполное представление о всем составе этой важнейшей церковной службы, которая почти всегда происходит за закрытыми дверями и как будто не для них. Поэтому «нелишне читать гласно некоторые тайные молитвы», — писал будущий патриарх, а тогда епископ Алеутский и Североамериканский Тихон (Белавин)[39]. А епископ Архангельский Иоанникий (Казанский) видел «глубину содержания» этих молитв, которые «в силах создавать возвышенное настроение души»[40]. Подробнее развивал эту мысль епископ Нижегородский Назарий (Кириллов), который говорил, что это изменение в современной практике совершения Литургии «было бы согласно с древностью. Всенародное чтение священнических молитв на Литургии подняло бы молитвенный дух предстоящих»[41]. С такими же предложениями выступали причт Выборгского кафедрального собора[42] и комиссия Олонецкой епархии, которая так же вносила предложения об изменении иконостаса, «который должен быть в уменьшенном виде», и о совершении Литургии с открытыми царскими вратами всегда[43].
Таким образом, мы видим, что довольно большое количество изменений предлагали внести архиереи даже в это, кажущееся столь совершенным богослужение. Может быть, на первый взгляд эти изменения и не покажутся столь существенными, хотя для нашего времени некоторые из них являются довольно неожиданными. Но в них заметна действительная любовь архипастырей к православному богослужению и искреннее желание сделать его понятным простому народу.
Богослужебный язык и исправления богослужебных книг
Данная проблема всегда существовала в церковных кругах, в связи с изменением современной культуры и образа жизни того или иного времени. Но продолжительное время внимания данному вопросу не уделялось, конечно, не по причине его неактуальности, а потому что внешне или внутренне политическое положение забирало все внимание не только государственных, но и церковных деятелей, которые играли не последнюю роль в управлении страны, и предыдущие изменения в данном направлении выходили из памяти поколения, а такие стороны богослужения, как язык и богослужебные книги, составляющие обрядовую сторону, принимали для народа догматически неизменяемый характер. И конечно, народное влияние очень сильно сказывалось на мнении церковной иерархии, а возникавшие в среде последних попытки реформирования сразу пресекались довольно жестоко[44]. Возможно, это и повлияло на столь резкое проведение реформ патриархом Никоном.
В начале же XX века вопрос относительно реформы богослужебного языка, книг и даже Библии стоял весьма остро, так как в 31 отзыве содержались предложения включить в повестку предстоящего Собора данные вопросы.
Прежде чем подходить к реформированию богослужения, многие архиереи высказывали свои мнения о значении богослужения в Церкви и вообще для молящихся. Довольно интересное и грамотно изложенное мнение у епископа Астраханского Георгия (Орлова), который говорит о великом значении богослужения «быть проводником Христова учения в жизнь и сознание верующих. В Христовой Церкви только истины веры — догматы — абсолютно неизменны, но внешне-обрядовая сторона может изменяться, и действительно, во все времена, до самого появления раскола, она изменялась и совершенствовалась. Если же форма, в которую облекается учение веры, практически становится неизменной, то невольно к ней привыкают, ее считают самой главной стороной нашей жизни, из-за нее забывают или игнорируют самое содержание веры, а через это самое благочестие становится внешним, обрядовым, фарисейским. У нас в Русской Церкви случилось это несчастье: форма, обряд сковали жизнь, но так как форма во многом эта устарела и не достигает своей цели, то поэтому в настоящее время обрядовая сторона церковной жизни не создает надлежащим образом настроение верующих, а во многих случаях препятствует его развитию»[45]. Такой точки зрения придерживались почти все архиереи, касавшиеся реформы богослужения и поэтому видели острую необходимость в решении этой проблемы. Но, к сожалению, мнения архиереев о направлениях, по которым должна проводиться эта реформа, разделились. Однако все единогласно признавали, что церковнославянский язык, используемый в богослужении, часто бывает непонятен не только молящимся в храме, но и совершителям богослужений. Вот как пишет об этом епископ Назарий: «К сожалению, многое малопонятно не только простому, необразованному народу, но и людям образованным, а иное трудно понять даже самим пастырям, богословски образованным»[46]. Более остро отзывается епископ Орловский Кирион (Садзагелов), который говорит, что «наш язык, сохранивший греческое построение речи и словопроизводство, совершенно скрывает, а часто даже искажает до ереси смысл и содержание молитв и песнопений»[47].
Епископ же Полтавский Иоанн (Смирнов) в рассуждении о значении православных песнопений приводит слова великого подвижника XIX века, святителя Феофана Затворника, который говорит: «Наши богослужебные песнопения все назидательны, глубокомысленны и возвышенны. В них вся наука богословская, и все нравоучение христианское, и все утешения и все устрашения. Внимающий им может обойтись без всяких других учительных христианских книг. А между тем большая часть из сих песнопений непонятны совсем»[48]. Это, по мнению многих архиереев, является одной из самых главных причин «ухода в секты или вообще безразличия к Церкви. Протестанты пользуются большим успехом из-за более сознательного участия мирян в богослужении. Между тем наша собственная православная служба, священно-поэтической высоте и разнообразию форм которой дивятся сами инославные христиане, остается наполовину мертвой для громадного большинства русских людей»[49].
Исходя из этого, большинство авторов в «Отзывах» склонялись — вслед за святителем Феофаном Затворником — к предложению о создании нового славянского перевода или о капитальной ревизии существующего (границу между этими позициями во многих отзывах трудно провести отчетливо).
Такого мнения придерживалась Олонецкая Духовная консистория, которая утверждала, что «язык богослужения должен быть приспособлен к пониманию молящихся, не утрачивая в то же время своих славянских особенностей»[50]. Перевод всех богослужебных чинов на русский язык и совершения на русском языке богослужения едва ли удобным признавал епископ Симбирский Гурий (Бурстасовский): «Тогда бы наше богослужение утратило бы свою величественность и торжественность, но считаю возможным и необходимым упростить славянский текст богослужебных книг и исправить неправильности и неточности перевода с греческого (Псалтырь, каноны)»[51]. О значении славянского языка в деле соединения всех славянских народов говорила комиссия представителей Енисейской епархии: «Язык наших богослужебных книг требует тщательного исправления, чтобы он вполне был доступен пониманию. Но это не значит, что все книги должны быть переведены на русский язык, против этого говорят любовь русского народа к славянскому языку и значения его в деле соединения всех славянских народов. Язык должен быть понятным для людей, не изучавших славянской грамоты»[52]. (Сам епископ Евфимий высказался против).
В том же духе — сохранить в качестве богослужебного языка славянский, но и сделать его доступным пониманию, пересмотрев и исправив текст богослужебных книг, — высказались и многие другие архиереи[53]. Епископ Смоленский Петр (Другов) призывал осуществить эту неотложную задачу скорее, «чем в былое время, когда исправления длились едва ли не веками»[54]. И его поддерживал в своем отзыве еп. Назарий, который так же видел «необходимым безотлагательно организовать дело исправления церковно-богослужебных книг, поставив его на широких и свободных научных началах и вверив ученым профессорам, пастырям Церкви и просвещенным благочестивым мирянам. Исправления эти должны иметь ту главную цель, чтобы церковное богослужение сделать вполне удобопонятным современному русскому православному народу»[55].
Довольно много мнений оказалось относительно введения новославянского языка, который должен был иметь синтаксис, максимально близкий к строю русской речи; возможным представлялось использование русских слов, если не находилось славянских синонимов, достаточно понятных для носителей русского языка. Очень живо, с использованием ярких примеров описывал проблему совершения богослужения архиепископ Ярославский Иаков (Пятницкий), который под всем этим подводит итог: «Если по многим причинам нельзя перевести на русский язык, то немедленно приступить к новому переводу книг на новославянский язык, всем понятный и вразумительный»[56]. Довольно интересным представляется мнение епископа Архангельского Иоанникия (Казанского), в котором он приводит слова из Священного Писания и говорит о том, что в России есть Литургии на разных языках, но нет богослужения «на своем родном наречии». И дальше приводит интересное сравнение храма со школой: «Храм для православного человека должен быть школой, а богослужение, совершаемое в нем, — отдельными уроками христианской жизни… Но что сказать о школе, в которой обучение ведется на непонятном для учащихся языке? Всякий здравомыслящий человек скажет, что такая школа для ученика принесет очень мало пользы, что такая школа не может иметь большого влияния на своих питомцев»[57]. Еп. Полоцкий Серафим (Мещеряков) также говорил об улучшении языка богослужения, так как «в полемике с католичеством православные богословы всегда указывают на свое богослужение, как на одно из преимуществ Православной Церкви, ввиду особой его назидательности. Однако на практике оно далеко не достигает той цели, для которой создано благодатными носителями православия»[58].
Сторонником нового перевода был св. Тихон (Беллавин), еп. Алеутский и Североамериканский (будущий Всероссийский патриарх): «Для Русской Церкви важно иметь новый славянский перевод богослужебных книг, теперешний устарел и во многих местах неправильный, чем можно будет предупредить требования иных служить на русском обиходном языке»[59]. Такую же позицию занимали епископы Стефан (Архангельский) Могилевский и Иоанн (Смирнов) Полтавский[60].
Другие архиереи ограничились указанием на необходимость сделать язык богослужебных книг общедоступным и понятным для народа, не предрешая, будет то обновленный славянский или русский. Таковы отзывы епископов Екатеринбургского Владимира (Соколовского), Рязанского Аркадия (Карпинского) и Минского Михаила (Темнорусова), а также Пермской Епархиальной комиссии, митрополита Киевского Флавиана (Городецкого), архиепископа Иркутского Тихона (Троицкого)[61].
Наиболее решительная и развернутая апология богослужебного употребления русского языка содержалась в докладе, который был предоставлен епископом Архангельским Иоанникием (Казанским). В этом докладе владыка говорит не только о необходимости данных изменений, но и предлагает довольно обоснованную и аккуратную систему постепенного введения русского языка. По-видимому, потому что владыка Иоанникий, как и большинство других[62], боялся повторить ошибку патриарха Никона, которая, по мнению Г. Флоровского заключалась «в резком и огульном отрицании всего старорусского чина и обряда. Не только его заменяли новым, но еще и объявляли ложным, еретическим, почти нечестивым. Именно это смутило и поранило народную совесть»[63]. Поэтому, продолжая мысль Архангельского архиерея, начать употребление русского языка «нужно с городов и вообще с тех мест, где народ более развит, более сочувствует этому. Это имеет удобство в том отношении, что в городах всегда имеется несколько храмов, и не желающие присутствовать на богослужении на русском языке будут иметь возможность присутствовать при богослужении на славянском языке. Не нужно и священников принуждать к совершению богослужения на том или ином языке. Нужно предоставить это на благоусмотрение местных епископов и приходских пастырей. Пусть от прихода зависит, заменить славянский язык русским или же до поры до времени оставить славянское богослужение. Постепенность в этом деле нужна для самих священников и вообще людей интеллигентных. Даже для них сразу перейти на русский язык было бы тяжело и неприятно. Ведь на русском языке молиться мы как будто не умеем. Может быть, за первым богослужением на русском языке мы не получим удовлетворения своей душе, потому что дело это для нас ново, нужно к нему привыкнуть»[64]. Допустить богослужение на русском языке по желанию прихода предлагали Кишиневские епархиальные миссионеры и члены причта Выборгского кафедрального собора[65]. Вносились и предложения о частичном использовании русского языка — при чтении Апостола, Евангелия и Псалтири[66]. Также в нескольких отзывах указывалось на необходимость пересмотра синодального перевода Библии[67].
По характеру содержания отзывов архиереев можно смело сказать, что все они испытывали искреннюю боль из-за малопонятности нашего богослужения. И в этом видели одну из главных причин холодного отношения к православной вере или, что еще хуже, частых отпадений от нее. По предложениям, которые вносили владыки, заметен и профессиональный подход к этой проблеме, которому способствовало тогдашнее образование, дававшее знание библейских языков на довольно высоком уровне.
Богослужения требника и другие замечания
Именно в области «частного богослужения», при совершении таинств, изложенных в Требнике, и других треб достигали наибольшего размаха произвольные уклонения от указанного в книгах порядка. Об этом свидетельствовали обличители нарушений устава, это признавали и представители духовенства. Не могли не коснуться этой стороны богослужебной практики Православной Церкви и архиереи. Одни из них просто указывали на необходимость пересмотра этого вопроса, полагая на авторитетное мнение Собора. Другие прямо указывали на конкретные изменения в требнике.
«Должны быть пересмотрены и чинопоследования, помещенные в Требнике»[68], — заявляла комиссия Олонецкой епархии. Варшавская же комиссия указала и желательное направление этого пересмотра: «Так как чины некоторых таинств чрезмерно длинны и не соответствуют физическому и психическому состоянию лиц, над которыми они совершаются, желательно некоторые молитвы сократить, а иные опустить»[69]. О необходимости рассмотрения этого вопроса писал и епископ Смоленский Петр (Другов): «Предстоящему собору необходимо, первее всего, очистить чины богослужений (преимущественно в совершении таинств и других треб) от тех наслоений, которые с течением времени проникли в них»[70].
Более серьезное внимание, по мнению преосвященных, собор должен был уделить таким таинствам, как таинство Покаяния и таинство Крещения. Относительно предполагаемых изменений в чине этих таинств мнения как приходского духовенства, так и архиереев были практически единогласными, что говорит о серьезном отношении духовенства того времени к совершению частных богослужений. Так, известный киевский миссионер начала ХХ века священник Савва Потехин с ответственностью подходил к вопросу о «церковной реформе», в том числе и реформе богослужения. Отец Савва, как непосредственно участвовавший в приходской жизни, видел необходимость в ведении в богослужебную практику чина общей исповеди: «При говении нескольких сот человек за раз, в один день, когда исповедь в силу чисто физических причин состоит только в накрытии главы кающегося епитрахилью и чтения разрешительной молитвы, было бы весьма полезно следовать для этой цели долженствующему быть установленным чину общей исповеди»[71]. О необходимости совершении такой исповеди, однако и не отрицая частного общения с духовником, писал епископ Самарский Константин (Булычев): «После общей исповеди получившие разрешение удалялись, а не уверенные в том, что и им принадлежит изреченное разрешение, оставались бы и доканчивали бы дело исповеди, раскрывая перед духовенством состояние души своей, приводящее их в сомнение — разрешены ли их грехи. Такая исповедь может быть очень действительным средством к возвышению духовной жизненности в приходе»[72]. Основывая свое мнение на введение практики общей исповеди у себя известным кронштадтским пастырем о. Иоанном, о введении такой практики писал епископ Полтавский Иоанн (Смирнов), но «при сем, оставляя одиночную исповедь только для определенных случаев, когда бывает массовое стечение богомольцев, не просящих у священника исповеди одиночной и готовых принять общую исповедь»[73]. Вынести вопрос о допустимости такой исповеди на предстоящий Собор предлагали епископ Рязанский Аркадий (Карпинский), архиепископ Рижский Агафангел (Преображенский), Енисейское епархиальное совещание и духовенство Архангельской епархии[74].
Что же касается таинства Крещения, то предложения преосвященных об изменениях в данном чине затрагивали лишь чин оглашения. Так, священник Савва Потехин, архиепископ Рижский Агафангел, совещание Енисейской епархии выражали желание «чин оглашения оставить или перенести, соответствующе изменив его на время сознательной жизни дитяти, например, на время первой исповеди»[75]. Владыка Агафангел предлагал и такой вариант: перенести чин оглашения на «время церковной, сознательной жизни, например первой исповеди, церковного совершеннолетия, соединив с катехизацией и сделав последнюю обязательной для всех приходов»[76]. По мнению прот. Н. Балашова, «здесь сказались положительные впечатления от наблюдений за практикой конфирмации у представителей западных исповеданий в Прибалтийском крае»[77]. Мнения же Нижегородского владыки Назария (Кириллова) и причта Выборгского собора сошлись на необходимости изменить «обрядовую форму отрицания от сатаны, состоящую в дуновении и плюновении на пол, на более соответствующую настоящему времени форму полного отрицания». Кроме того, владыка Назарий считал «нужным внести в чин Крещения наставления об освящении нательного креста святой водой и о том, какую молитву произносить при его положении на крещаемого»[78].
Относительно мнений, касающихся изменений в других чинах, помещенных в Требнике, — они немногочисленны, но все же имеют под собой основание. В своих отзывах архиепископ Рижский Агафангел (Преображенский) и комиссии Пермской и Енисейской епархии посчитали необходимым в чине елеосвящения сделать изменения «для совершения этого таинства одним священником, как это в действительности бывает»[79]. Епископ Полоцкий Серафим (Мещеряков) обращал внимание на «разность во взглядах на святость брака и чистоту брачных отношений у чиносоставителей венчания и “молитвы по внегда родити жене отроча”»[80]. Также уместно будет привести мнение епископа Полтавского Иоанна (Смирнова), которое касается не столько изменений в чине богослужений, сколько имеет практический характер относительно совершения некоторых треб: «Необходимо подвергнуть пересмотру вопрос о совершении панихид по усопшим инославным христианам. Часто священник нравственно не может отказать в подобной молитве, чтобы просящих о сем своих православных чад не отослать молиться об усопшем их сроднике в этот инославный храм, к которому принадлежал усопший. Последнее, может быть горше первого. Существующими правилами воспрещается совершение браковенчаний накануне высокоторжественных дней, а также совершение панихид и погребений в самые высокоторжественные дни. Так как это создает затруднения и неудобства, то желательно изменить эти правила. Кроме того, необходимо пересмотреть все те дни, в которые воспрещается браковенчание, и сократить их число»[81].
Еще одной, не менее важной стороны православного богослужения коснулись архиереи в своих отзывах. Невозможно представить ни одно богослужение Православной Церкви без одного из главных его составляющих — пения. Практически за каждым богослужением (исключения составляют богослужения Четыредесятницы) оно является преобладающим элементом. Так вот, в существовавшей практике в начале XX в. некоторые архиереи замечали, по их мнению, важные недостатки. Епископ Иоанн Полтавский видел основной недостаток в том, что церковное пение носит больше эстетический характер, но никак не «церковно-молитвенный, который теперь нередко нарушается относительно тех церковных песнопений, музыкальное исполнение которых построено на началах чуждых духу нашей Церкви. Есть такие музыкальные переложения, которые совершенно чужды смиренно-благоговейного молитвенного характера, — такие композиции недостойны богослужения. Весьма приятны гармонически прекрасные и ласкающие слух звуки, но они при богослужении тянут тебя к себе и низводят молитвенно горе обращенный к Богу дух человека, происходит духовно-музыкальное услаждение. Выходит духовный концерт, а не молитва. Вероятно, каждый, кто исследовал свое молитвенное состояние при подобном пении, найдет в себе подтверждение сказанного»[82]. Скорее всего, мнение владыки Иоанна относится к крайним случаям, когда ради таких «концертов» игнорируются существенные части богослужения, что конечно, недопустимо. (Точка зрения схожа с мнением епископа Волынского Антония). Также схожие мнения высказывали епископ Астраханский Георгий (Орлов) и комиссия Варшавской епархии: «Пение должно быть строго молитвенно, церковно, умилительно, соответствовать духу и преданиям народа».
Многие архиереи видели своей главной задачей более полное привлечение молящихся к участию в богослужении. И некоторые из них для достижения этой цели предлагали «заменить чтение, по возможности — общим пением всей церкви». В частности, владыка Константин (Булычев) Самарский писал, что «хорошо было бы восстановить в представлениях православного народа сознание, что пение всей церкви есть норма. Представление о пении всей церковью как о норме и пении хора только как о замене общецерковного пения при исполнении тех песнопений, исполнение которых всей церковью не исполнимо, — такое представление должно быть воспитываемо в народе богослужением при архиерейской кафедре в соборах, да в церквах духовно-учебных заведений, где воспитанники этих заведений должны составлять главную массу молящихся». Епископ Гурий Симбирский, поддерживающий эту точку зрения предупреждает, что «пусть даже такое пение будет не очень стройное (особенно вначале), но зато как изменится к лучшему настроение молящихся! Ведь православное богослужение есть одно из главных выражений любви, и здесь, в храме, сотни душ сливаются воедино в славословиях Богу, и это лучшая школа для развития общительности членов прихода, ибо здесь, в храме, сливаются воедино в славословиях, благодарениях и прошениях, соединяются души пастырей и пасомых, клира и народа. Так, по крайней мере, должно быть в идеале»[83].
Но то, что наше богослужение далеко не соответствовало идеалу, осознавало подавляющее большинство архиереев Русской Православной Церкви. Однако, несмотря на это, предложения, присланные в Синод, имели очень осторожный характер, и всегда оговаривались пути воплощения в жизни тех или иных предложений. Так было и относительно изменений в Требнике. Характерное желание выражает Нижегородский владыка Назарий (Кириллов): «Справщики должны предварительно опрашивать приходских священников, на что обратить внимание. И прежде окончательного утверждения издания публиковались для возможной критической проверки обществом»[84].
Также в данном разделе стоит затронуть вопрос, может быть, прямо не относящийся к богослужению, но в то же самое время тесно связанный с церковно-богослужебной жизнью каждого христианина.
Пост в сознании православного человека зиждется не только на основании Священного Писания и Священного Предания, но находит серьезную поддержку и необходимые объяснения в православном богослужении, текст для которого по преимуществу составлялся людьми, которые вели строгий аскетический образ жизни и придавали посту огромное значение. Основной устав о соблюдении поста на протяжении церковно-богослужебного года находится в Типиконе. И тут возникает та же проблема, которая возникла с совершением богослужения по Типикону. В связи с далеким временем написания и местностью, для которой был составлен данный устав, а также по причине того, что современный устав был написан преимущественно для монашеской жизни, при попытке ревностного христианина жить по уставу возникает множество недоумений. Довольно пространно, основываясь на Священном Писании, разбирает вопрос о посте в жизни русского крестьянина епископ Полоцкий Серафим (Мещеряков). Ставя этот вопрос на первый план, он утверждает, что рассматривать его нужно «не с принципиальной точки зрения и не с точки зрения его обязательности, но имея в виду лишь его практическую осуществимость». По мнению епископа Серафима, причиною того, что пост стал «неудобоносимым бременем для одних и поводом падения и угрызения совести для других… служит главным образом то, что требования, касающиеся поста, у нас нисколько не приноровлены к русской жизни. Особенно это делается ясным, если мы обратим внимание на различные мелкие правила относительно поста, целиком перенесенные к нам из монастырей юго-восточных». Далее владыка приводит несколько примеров несоответствия древнего монастырского устава современной жизни. Например: «Такое ли значение для русского имеет разрешение Типикона в известные дни — “пием вино”, какое имеет оно для человека Греции и Палестины, где вино, при обилии виноградников, играет роль русского кваса? И, понятно, странным является после нашего отношения к “вину”, что в известное дни запрещается есть масло (постное) и разрешается пить вино и многое другое. Правда, против всего этого можно возразить, что на практике все эти мелкие постановления все равно не исполняются. Но если так, то и существование их можно считать не полезным, ибо тогда все значение их сводится лишь к тому, что они напрасно отягощают немощные совести (Рим. XIV гл.)»[85].
Многие другие архиереи также высказывали свои мнения относительно поста. Так, архиепископ Харьковский Арсений (Брянцев) писал, что «неизбежное нарушение поста смущает совести православных христиан и составляют для них самое наболевшее место»[86].
Полтавский епископ Иоанн (Смирнов) утверждает, что «установленные Церковью посты признаются и соблюдаются теперь редкими из христиан, это замечается и в среде духовенства». Особенно же тягостным, по мнению владыки, является соблюдение «апостольского поста» (т. е. свв. апостолов Петра и Павла), когда при недостатке рыбы недостает и овощей. «И духовник поставлен бывает в крайнее затруднение, когда исповедующийся у него христианин в несоблюдении постов кается, но впредь соблюдать их не обещает»[87]. Также о соблюдении Петровского поста рассуждал в своем отзыве Полоцкий епископ Серафим (Мещеряков), который подходил к этому вопросу с жизненной практикой бедного крестьянина. «По условиям нашего климата соблюдение этого поста, особенно для бедного крестьянина, является совершенно невозможным, так как в период времени, на который приходится этот пост, невозможно или слишком трудно достать именно то, что можно есть в посту. Хлеб у крестьянина в это время на исходе, иногда его вовсе нет, картофель — главная пища крестьянина после хлеба — еще не созрел, овощи тоже, рыба бывает только в озерных и речных местностях, и то как редкость. Естественно, что большинство крестьян, несмотря на свою приверженность к постам вообще, этот пост по необходимости не соблюдают, что часто тяжелым гнетом ложится на их совести. Не без вины в этом и клирики, даже в лице почетных пресвитеров».
Актуальность этого вопроса сейчас чувствуется не менее, чем столетие назад. Даже на приходах среднего уровня основными прихожанами являются жители деревень и городских поселков, которые в основном живут от того, что вырастят на своей земле. Выход же из данного положения владыка Серафим находил в том, что так как Петровский пост в разные годы бывает более или менее продолжителен, и особенно бывает труден для соблюдения в годы ранней Пасхи, «то не следовало ли бы, не уничтожая этого поста, хотя бы сократить его до того минимума (8 дней), который определяется поздней Пасхой? Такое сокращение, не лишая христиан в это время благочестивого подвига, сложило бы с их совести тяжелое бремя»[88].
Также вопрос о соблюдении постов применительно к условиям современной жизни поднимали в своих отзывах Никанор (Надеждин) епископ Пермский; Евлогий (Георгиевский), епископ Холмский; будущий всероссийский патриарх, тогда еще архиепископ Алеутский и Северо-Американский Тихон (Беллавин); Георгий (Орлов), епископ Астраханский и Рижский; епископ Агафангел (Преображенский), а также съезд Кишиневских епархиальных миссионеров[89]. Комиссия при Архангельской епархии, рассмотрев вопрос о соблюдении постов, предложила Поместному Собору пересмотреть существующий устав и вместе с новым сокращенным богослужебным уставом «создать особый устав относительно постов к жизни мирян»[90].
Заключение
Необходимость литургической реформы назревала давно. Правка книг патриархом Никоном в XVII в. и исправление богослужебных книг и чинов Святейшим Синодом в XVIII в. были значительными, но недостаточными изменениями, т. к. меняли только внешнюю, обрядовую часть богослужения и не могли приблизить его к народному пониманию. Многие выдающиеся иерархи на протяжении всего синодального периода, такие как свтт. Филарет (Дроздов) и Феофан Затворник, высказывались за необходимость пересмотра богослужения. К началу ХХ в. эта необходимость выразилась в желаниях большинства русских архиереев, высказанных в их отзывах на анкету, составленную чиновниками обер-прокуратуры Святейшего Синода и разосланную летом 1905 г. всем епископам империи.
Таким образом, анализируя ответы преосвященных, описывающие состояние, в котором находилось богослужение Русской Православной Церкви в начале XX века, и те предложения по изменению той или иной стороны этого богослужения, сразу бросается в глаза, что каждый архиерей описывал самую наболевшую проблему в своей епархии, и с искренним чувством пытался решить ее, не из корыстных каких-то соображений, но из сознания того, что люди, «в основном простой народ», испытывают духовный голод. В стране начинают расти беспорядки, и искренне верующие люди идут в церковь за помощью, за утешением, но в большинстве случаев не всегда находят таковые. И одной из причин этой трагедии архиереи считали абсолютное непонимание простым народом важнейших элементов православного богослужения при отсутствии того необходимого единения между духовенством и народом, при котором будет отеческое взаимопонимания и любовь. Поэтому большинство архиереев и простое духовенство всеми силами стремились приблизить православное богослужение к простому народу и, соответственно, через это поднять религиозное настроение всего русского народа. Но поскольку попытка проведения таких реформ самостоятельно, даже в целой епархии, чревата была еще худшими последствиями, большинство архиереев изъявило желание рассмотреть этот вопрос на Поместном Соборе, решения которого распространялись бы на всю каноническую территорию Русской Православной Церкви.
Четырехтомное издание «Отзывов епархиальных архиереев» послужило главной основой для подготовки в Русской Православной Церкви церковной реформы. Это была прекрасная возможность для всех архиереев выразить свои мнения по всем наболевшим вопросам в церковной жизни. Анализируя мнения, присланные в Синод, видим, что никто не мог остаться безучастным к такому важному вопросу для всей Церкви, как церковная реформа. Даже из самых отдаленных епархий приходили мнения, в которых довольно красноречиво и с пониманием дела излагались те или иные предложения. Многие архиереи, видя недостаточность своего мнения, созывали различные комиссии духовенства и миссионеров своей епархии и подробно разбирали вопросы церковной жизни, волновавшие православных той епархии. Мнения этих комиссий также были присланы в Синод. И несмотря на то, что иногда предложения этих комиссий не совпадали с мнением епархиального архиерея[91], они также вошли в состав четырехтомного издания «Отзывов».
Литература
1. Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 1. 1906. 548 с.; Ч. 2. 1906. 562 с.; Ч. 3. 1907. 591 с.
2. Апраксин А. А. Голос светского человека о православном богослужении и истовости его отправления. СПб, 1905.
3. Балашов Н., протоиерей. На пути к литургическому возрождению. М.: Культурно-просветительский центр Духовная библиотека, 2001.
4. О благоустроении прихода: Свод мнений епархиальных преосвященных // Сводки отзывов епархиальных преосвященных по вопросам церковной реформы. СПб.: Синодальная типография, 1906. С. 1–
5. Плетнёва А. А. К проблеме перевода богослужебных текстов на русский язык. // Журнал Московской Патриархии. М., 1994. №2.
6. Поспеловский Д. В. Ересь языкопоклонства. // НГ – религии. М., 2000. № 2.
7. Потехин С. М. О церковном соборе / Свящ. Савва Потехин. Москва: типо-лит. И.М. Машистова, 1905. 15 с.
8. Смолич И. К. История Русской Церкви 1700-1917. // Юбилейное издание истории Русской Церкви митрополита Макария (Булгакова), посвященное 850-летию Москвы. Т. 8.
9. Тальберг Н. История Русской Церкви. М., 1997.
10. Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж. 1937.
Примечания
[1] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 1. 1906. С. 336.
[2] Цит. по: Поспеловский Д. Ересь языкопоклонства, // Н. Г. Религии, М., 2000, №2.
[3] Архиерейский Собор, 1994. С. 81–82.
[4] Bogolepov A. A. Church reforms in Russia 1606–1917. Bridgeport, 1996, p. 20.
[5] Цит. по Балашов Н., протоиерей. На пути к литургическому возрождению. М.: Культурно-просветительский центр Духовная библиотека, 2001. С. 244.
[6] Апраксин А. А., Голос светского человека о православном богослужении и истовости его отправления. С. Пб., 1905. С. 32.
[7] Там же, с. 33.
[8] Балашов Н., протоиерей. На пути к литургическому возрождению. М.: Культурно-просветительский центр «Духовная библиотека», 2001. С. 277.
[9] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 1. 1906. С. 134.
[10] Там же. С. 115.
[11] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 2. 1906. С. 230, 246, 489.
[12] Там же. С. 230, 246, 489.
[13] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 1. 1906. С. 529.
[14] Там же. С. 147.
[15] Там же. С. 324.
[16] Там же. С. 337.
[17] Там же. С. 441.
[18] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 2. 1906. С. 315.
[19] Там же. С. 395.
[20] Там же. С. 287, 395, 489.
[21] Смолич И. К. История Русской Церкви 1700-1917. // Юбилейное издание истории Русской Церкви митрополита Макария (Булгакова), посвященное 850-летию Москвы. Т. 8. С. 706.
[22] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 2. 1906. С. 246.
[23] Отзывы приб. С. 256.
[24] Отзывы 2, 287.
[25] Отзывы приб. 256.
[26] Отзывы 1,372, 1,537, 2,287.
[27] Отзывы 3,44.
[28] Отзывы 2,457.
[29] Отзывы 3,212.
[30] Отзывы 2,461.
[31] Отзывы 2,286.
[32] Отзывы 1,442.
[33] Поселянин Е. // Церковный Вестник, 1905, №17. С. 502.
[34] Отзывы 2,544.
[35] Отзывы 1,441.
[36] Отзывы 2,287.
[37] Отзывы 2,461.
[38] Отзывы 2,334.
[39] Отзывы 1,337.
[40] Отзывы 1,397.
[41] Отзывы 2,461.
[42] Отзывы 3,444.
[43] Отзывы 3,212.
[44] Тальберг Н. История Русской Церкви, М., 1997. С. 405–440.
[45] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 1. 1906. С. 324.
[46] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 2. 1906. С. 458.
[47] Там же. С. 395.
[48] Там же. С. 335.
[49] Отзывы 1,100, приб. 256, 1,176, 1,335, 2,116.
[50] Отзывы 2,212.
[51] Отзывы 2,20.
[52] Отзывы 3,498.
[53] Отзывы 1,27, 1,147, 1,545, 2,205, 2,461, 3,201.
[54] Отзывы 3,43.
[55] Отзывы 2,545.
[56] Отзывы приб. 257.
[57] Отзывы 1,335.
[58] Отзывы 1,176.
[59] Отзывы 1,537.
[60] Отзывы 1,322, 2,336.
[61] Отзывы 3,30, 3,591, 1,40, 2,116, 2,395, 2,245.
[62] Отзывы 1,529, 2,316, 3,498.
[63] Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж. 1937. С. 64.
[64] Отзывы 1,335.
[65] Отзывы 1,203, 3,443.
[66] Отзывы 1,399, 2,287.
[67] Отзывы 3,212, 2,205.
[68] Отзывы 3,212.
[69] Отзывы 2,288.
[70] Отзывы 3,44.
[71] Потехин С. М. О церковном соборе / Свящ. Савва Потехин. Москва: типо-лит. И. М. Машистова, 1905. С. 13.
[72] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 1. 1906. С. 448.
[73] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 2. 1906. С. 334.
[74] Там же. С. 316, 395.
[75] Потехин С. М. О церковном соборе / Свящ. Савва Потехин. Москва: типо-лит. И.М. Машистова, 1905. С. 12.
[76] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 2. 1906. С. 315.
[77] Балашов Н., протоиерей. На пути к литургическому возрождению. М.: Культурно-просветительский центр Духовная библиотека, 2001. С. 386.
[78] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 3. 1906. С. 454.
[79] Там же. С. 498.
[80] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 1. 1906. С. 175.
[81] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 2. 1906. С. 334.
[82] Там же.
[83] Там же. С. 20.
[84] Там же. С. 458.
[85] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 1. 1906. С. 176.
[86] Там же. С. 21.
[87] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 2. 1906. С. 336.
[88] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 1. 1906. С. 178.
[89] Там же. С. 537, 324, 203.
[90] Там же. С. 337.
[91] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб.: Синодальная типография. Ч. 3. 1906. С. 498.
Источник: Мельничук А. А. Дискуссии в отношении возможности реформирования православного богослужения (по «Отзывам епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе») // Теологический вестник Смоленской православной духовной семинарии. 2024. №2. С. 223–246.
Источник: Богослов.Ru